Трудно назвать другого поэта, который бы так уверенно и прочно вошел в дома десятков тысяч горцев, в их думы и чаяния, как Гамзат Цадаса. Это объясняется, прежде всего, тем, что творчество и вся жизнь Гамзата служат одной благородной цели: возвеличению человека, побуждению его на подвиг, предостережению его от дурного, воспитанию в человеке ясности ума и красоты. Мне кажется, иначе творчество Гамзата не было бы столь близко народу, не продолжало бы оставаться нашим богатейшим культурным наследием; оно молодо и современно, как будто родилось сегодня, необходимо людям так же, как и вчера.

Я не литературовед и не критик, и в этом плане вряд ли смогу сказать что-либо новое о Гамзате Цадасе. Но как человек, влюбленный в его творчество и близко знавший Гамзата, я хотел бы вспомнить некоторые случаи и события из жизни любимого народного поэта, свидетелем или участником которых мне довелось быть.

Сейчас не припомню, в каком это было году. Но удивительное было время. В нашем ауле не было ни школы, ни клуба, ни радио, ни газеты. Весь зимний день и весь вечер до поздней ночи люди проводили на годекане, укутавшись в лохматые овчинные тулупы. По выражению самого Гамзата, круг длительных разговоров замыкался в пределах пересудов о "бычке Алигалбаца и телке Зулейхи"... Все дни в ауле казались похожими друг на друга, наступали и уходили одинаково.

Была весна. Кто-то принес на годекан пожелтевшую и помятую газету в две полосы, напечатанную аджамским алфавитом на аварском языке. Кажется, это была газета "Маарулав". То было целое событие! Стоило появиться на годекане умеющему читать сельчанину, тотчас же газету торжественно вручали ему, как вручают бубен сельскому певцу. Все толпились вокруг чтеца... А затем крестком выписал на свои средства один экземпляр газеты на целый год. Постоянным читчиком её был мой дядя по имени Абдулхалик, человек по тому времени достаточно грамотный.

В одном из номеров "Маарулава" было напечатано стихотворение Гамзата, сына Магомы из Цада, под названием "Аробщики"¹. Мой дядя не расставался с этой газетой. Был он сапожником, и, когда, сидя на балконе, выполнял заказы сельчан, газета всегда лежала тут же рядом. Как только появлялся клиент, дядя откладывал дело в сторону я принимался за чтение стихов Гамзата. А затем снова брался за ремонт обуви. Однажды я предложил дяде:

- Ты не отрывайся, стихи прочту я.

Дядю удивило мое самоуверенное предложение.

- Ну, ну,

- сказал он с иронией,

- возьми, попробуй,

- и протянул мне газету.

Каково же было его удивление, когда я газету не взял, а от начала до конца без запинки прочел "Аробщиков" наизусть. Дядя и предположить не мог, что я, внимая многократно его чтению, запомнил стихи на слух...

Первые сведения о Гамзате я получил от своего дяди. Оказывается, в течение двух-трех лет он муталимствовал вместе с Гамзатом. Поэтому он довольно хорошо знал Гамзата и хранил в памяти многие его ранние произведения.

Он рассказывал об одаренности и учености Гамзата, и его известности среди народа, вспоминал и о многих гамзатовских шутках и приключениях, которые остались живы в народе, передаваясь из уст в уста как примеры Остроумия и находчивости.

Я запомнил рассказы дяди (кстати, позднее подтвержденные в беседах со мной самим Гамзатом), они свидетельствовали о том, что Гамзат не только в своей могучей сатире, но и в повседневной жизни, всегда выступал как противник всего косного и лживого.

Дядя рассказал мне, как муталим Гамзат устроил западню для одного жадного распущенного дибира. Дело было так. В Хариколо скончался дибир. И вот не прошла и неделя, заявляется к ним некий Абдулатип из каралальских краев.

- Если вы ищите дешевого дибира, то дешевле меня вам не найти, хоть весь Дагестан обыщите,

- сказал Абдулатип джамаату. - Что же касается моих достоинств, хвастать не стану: сами увидите.

Столковались... Абдулатип стал дибиром.

Знаний у нового дибира было маловато, но он обладал хорошим словом, голос имел приятный, был проворен и находчив. Первым долгом - на удивление всему аулу - он сам смастерил бубен, и неплохой бубен, похитив у кого-то с помощью муталимов бурдюк. Не только на похоронах и поминках, но и на свадьбах, на гуляньях Абдулатип стал первым человеком. Вскоре начал он приглядываться к молодым вдовушкам. Жил за счет всего аула. Прошло полмесяца, как он обосновался в Хариколо, а ни разу еще в камине у него не горел огонь: ел у кого вздумает, навязывался в гости, кутил напропалую.

Однажды Гамзат сказал:

- Пока не поздно, надо заставить этого гуляку показать нам спину. Для маленького Хариколо такой груз слишком тяжел.

Сговорились муталимы с одной красивой вдовой и дали дибиру знать, что она вечером его ждет. Как на крыльях прилетел дибир. Расположился в тихий вечерний час за трапезой... И вдруг врывается в дом здоровенный детина с глазами навыкате, со взъерошенными усами. Детина набросился на дибира с кулаками. И тот уже совсем решил, что погибает, но тут подоспели муталимы.

- Не держите меня!

- неистово кричал детина (он играл в этой комедии роль брата вдовы).

- Разве вы не видите, как этот бессовестный позорит мой род!

Муталимы не успели оглянуться, дибир словно растаял, оставив на память шубу. Лишь поздно ночью разыскали шутники дибира, жалкого, напуганного. Глядя на него, Гамзат с самым сочувственным видом сказал:

- Все же счастливый вы человек, дибир. Не миновать бы вам, а заодно и нам всем, беды, если б вас застал не этот младший, а старший брат вдовы!

- Как? - воскликнул в ужасе дибир.

- Сколько же у неё братьев?!

- Точно не могу сказать, но лично я знаю пятерых, один страшнее другого. Настоящие чудища-аздаха!

- ответил Гамзат.

Дибир, бедняга, совсем пал духом. Он уговорил муталимов помочь ему уйти из Хариколо. И муталимы, делая вид, что опечалены, проводили проходимца далеко за околицу.

Когда же он поспешил скрыться в ущелье, Гамзат вскрикнул вслед:

- Абдулатип-дибир, ты забыл свой бубен! Эх! Жалко: он ведь такой круглый!

- Возьмите, ребята, бубен себе. Спасибо!

- крикнул в ответ растроганный дибир...

Я слышал, как дядя мой однажды читал строчки стихов Гамзата, посвященные этому бубну. Удивительно складная песня, заставляющая всех смеяться. В каких-то деталях она напоминала популярнейшую сатиру Гамзата более Позднего периода - "Песню о Яхье". Долго ждал я: когда же эти стихи появятся в печати? Но этого так и не случилось, а я не смог вспомнить ни одной строки той песни. Хорошо помню только, что назойливо и безуспешно просил у дяди разрешения переписать слова стихов. Но дяди- ни в какую! Рта мне не давал раскрыть... Почему-то он был очень недоволен тем, что я увлечен стихами, и притом собираю их.

Однажды я узнал от дяди, что у одного сельского нелюдима по имени Абдулмеджид хранится какая-то песня о сапогах Иника, а также "замечательные стихи", написанные в форме традиционной любовной ссоры юноши и девушки. От имени влюбленных поочередно выступают Гамзат из Цада и Хаджаали из Гоцатля. Я был поражен тем, что Абдулмеджид, замкнутый и необщительный человек, мог, оказывается, интересоваться стихами. И заранее уверенный в полной удаче побежал к нему. Однако Абдулмеджид был заражен той же распространенной болезнью, что и многие горцы: стоять на страже своеобразной монополии на известные ему песни и стихи, не делиться, не разглашать тайну обладания ими. Когда мои мольбы не помогли, я предложил упрямцу назвать любую цену.

- Ишь, чего захотел! Решил завладеть моим добром?

- Я могу сходить в лес, заготовить для тебя дров и на ишаках доставить их в твой дом,

- сказал я ему, оглядев его холодную саклю.

- Трех ишаков нагружу: хватит?

- Нет. На пять согласен!

Я обрадовался. А когда я уже собрался в лес, Абдулмеджид прислал соседского мальчика. Дескать, я могу не беспокоиться, не надо, он берет свое слово обратно.

На том кончился наш торг. "Ни за что!"

- твердил Абдулмеджид. Правда, одно из тех стихотворений, которое он так ревностно прятал, было напечатано уже после войны в двухтомнике и четырехтомнике Гамзата. Что же касается стихотворения о сапогах Иника, то его полный текст до сих пор не найден.

Откуда и каким образом - не помню, но в ту же пору моему другу детства Асхабу достался сборник аварских песен, изданный мавраевской типографией. Сборник был отпечатан аджамским шрифтом на аварском языке и был составлен Абдулатипом Шамхаловым из Аргвани. О, какую ценность эта книга имела в Аварии! Асхабу за неё предлагали маузер. А в обмен на маузер, рассказывали тогда, можно было привести во двор корову.

Книга Шамхалова - первый своеобразный аварский альманах, в котором нашлось место и народным, и авторским песням. Были здесь стихи на любовные, героические, рядовые темы, сказания, воспевающие справедливость человечность. Эта книга сохранила для народа богатое наследие устного творчества, которое, не будь оно напечатано, возможно, не дошло бы до наших дней. Разве мало стихотворений Махмуда из Кахаб-Росо, Алигаджи из Инхо, Чанки из Батлаича, Эльдарилава из Ругуджи или песен безызвестных певцов кануло в вечность исключительно того, что в свое время недоставало людей, которые бы на себя тяжелый труд по их собиранию и изданию? Много вреда в этом деле нанес бессмысленный и вместе с тем очень живучий обычай, по которому "хорошую песню даже на пашню не обменяешь". К сожалению и удивлению, до сих пор встречаются люди, не отрешившиеся от этого бессмысленного и невежественного предрассудка.

Но не в одном этом заключается значение книги А. Шамхалова. В определенном смысле именно эта книга открыла аварцам их большого поэта Гамзата Цадасу. Разумеется, задолго до выхода названной книги Гамзат был довольно широко известен в горах. Передаваясь из уст в уста, из рук в руки, отдельные его произведения доходили порой до самых отдаленных уголков Аварии. Но доходили со значительными искажениями: где-то не хватало строк, какие-то слова заменялись другими - кто во что горазд. Я, например, помню, как один андиец спел песни Гамзата про корову и про хомяка. Это было в присутствии самого поэта, когда он приезжал в Ботлих. Гамзат указал певцу на те места из его песен, которые прозвучали в искаженном виде. В частности, на строку из песни о хомяке. У Гамзата было обыграно в стихах русское слово "даром". Андиец спел так, что "даром" превратилось в бессмыслицу, в "дамдамун".

Публикация ограждает творчество любого поэта от подобных безжалостных издевательств и диких расправ. Вместе с тем читатель по публикации имеет возможность объективно оценивать творчество поэта. Гамзат очень не любил, когда в его стихах что-либо изменяли, особенно, когда вставляли слова-пустышки. Будучи по натуре исключительно точным и требовательным к себе, Гамзат того же требовал и от редакторов. Абдулатип Шамхалов, например, рассказывает (во вступительной статье к стихам Цадасы. помещенным в названной книге):

"Гамзат высказывал недоумение по поводу публикации его стихотворения о радио в газете. Он говорил: "Редакция допустила произвол: вместо моих слов "пересекут небеса...", по-видимому, не до конца поняв мою мысль, "Маарулав" напечатал: "пересекают небеса..."

Абдулатип Шамхалов, к чести его, оказался на высоте: он без всяких искажений обнародовал в своем сборнике ряд талантливых стихов Гамзата Цадасы: "Песня о хомяке", "Песня о корове", "Выборная песня", "Наставление". "Запряжка быка", "Песня Хаджил Али", "Песня о радио", "Тебе, Али, наш привет..."

Впервые в этой книжке появились биографические данные о Цадасе. Пусть не с достаточной полнотой, А. Шамхалов все же по достоинству оценил талант Гамзата и художественную самобытность его творчества.

В прежние времена у аварцев редки были лирические, в широком смысле этого слова, и сатирические произведения, которые бы охватывали различные стороны народной жизни. В таких стихах была большая нужда. Этот вакуум в аварской литературе заполнил Гамзат Цадаса. Помимо небывалой раньше новизны и совершенства, аварцы быстро уловили в творчестве Гамзата удивительную, свойственную лишь ему легкость, непринужденность, художественную образность, беспощадную правоту. Гамзат расширил выбор репертуара для аварских певцов. Если до этого они опрашивали слушателей: "Что спеть: любовную или боевую?", то теперь могли спросить: "Или спеть Гамзата?". Это означало, что в аварской литературе прозвучал новый голос.

Я помню, как меня, ещё совсем юношу, в качестве "знатока" гамзатовских стихов таскали везде и всюду: на свадьбы, на иные торжества, а то и просто в веселые компании.

Несколько позже мне достались от моего учителя, неплохого певца Магомеда Шамилова из Гоцатля, "Песня о собаке Исина" и "Песня о Яхье". Никогда не забуду, как один старик с разинутым ртом слушал в моем исполнении "Песню о собаке Исина", а затем сказал: "Хотел бы я увидеть человека, написавшего эту песню. Как жаль, что такое сочинение посвящено не самому пророку!"

Эти странно звучащие сегодня для нашего слуха слова я привел лишь потому, что старик вложил в них самую высокую для своего времени и для своих представлений оценку стихов Гамзата. Выразить свой восторг иначе он не умел и не мог.

Так Гамзат вошел в мое сердце с юности и навсегда. Я полюбил его какой-то особой любовью. Я считаю это своим счастьем, и если мне удалось хоть что-либо внести в аварскую литературу, то я всегда в долгу, прежде всего перед ним, перед добрым и умным учителем.

Горцы - люди, любящие песню, знающие ей цену. Однако, если я скажу, что им нравятся песни Гамзата, то это не то слово, оно слишком бедно и не отражает действительного отношения горцев к творчеству любимого поэта. Говорю не для красного словца. Как сегодня помню я тот день, когда к нам в район поступил первый сборник Гамзата "Метла адатов", и то, как люди встретили эту книжку. Несколько сот присланных в район экземпляров "Метлы" были раскуплены в течение нескольких часов. Те, кто остались без книги, покупали на руках, давая любую цену.

На годекане кто-то додумался, мол "ботлихцы не такие уж любители книг, там в магазинах их должно быть полно, давайте снарядим кого-нибудь в Ботлих". Но тут высокий молодой парень высунулся из толпы и, покачав головой, сказал:

- Бесполезно, друзья. С подобной надеждой я приехал из Ботлиха в Цумаду.

Но цумадинцы решили раздобыть "Метлу адатов". Некий Ашахан сказал:

- У кого есть деньги, дайте мне. Поеду до самой Махачкалы, а без книг Гамзата не вернусь.

Это быль: Ашахан поехал в Махачкалу и вернулся с двумя экземплярами "Метлы", да и те с трудом выпросил на обратном пути у поэта Абакара Тагирова из Караты.

Расскажу еще о случае с председателем кресткома Гази. В Ахвахском районе, в местечке под названием "Штаб", он застал в магазине молодежь за чтением стихов Гамзата "Жалоба коров на пастуха Исмаила". Внимательно послушав, малограмотный старик сказал:

- Вот! Наконец-то я наткнулся на то, что искал. Нельзя ли у вас купить десяток этих книжек?

- Почему же?

- ответил продавец.

- Сколько тебе под силу, столько и возьми!

Так Гази вернулся с огромной кипой книг. Правда, люди потом вдоволь острили над покупкой доброго человека. Книжки оказались не сборниками Гамзата, а просто учебниками, где между прочим было помещено названное стихотворение поэта. У нас в ауле даже родилась поговорка: "Разбираешься, как Гази в книгах". Ну и что же? Зато этот давний случай в отдаленном аварском ауле лучше любых похвал свидетельствует о той любви, какую у нас питали земляки к творчеству своего поэта.

Был 1934 год, когда Гамзат Цадаса приехал в Цумаду. Председатель райисполкома выстроил перед Гамзатом линейку школьников.

- Твоих книг мало поступило к нам,

- сказал он, обратившись к Гамзату.

- Но эти ребята заменяют для нас твои книги: они наизусть знают все стихи, помещенные в "Метле адатов".

Мне показалось, что Гамзат обрадовался. Он пожал нам всем руки, расспросил, какие стихи нам больше нравятся, какие лучше запоминаются. Я был счастлив, что этот всеми безмерно уважаемый поэт пожал мне руку, что мне удалось постоять рядом с ним. Однако Гамзат никак не походил на такого человека, каким я его себе представлял. Я полагал, что Гамзат - это статный, щеголеватый человек, высокого роста, с гордой походкой и громким голосом, разговаривает он с людьми только стихами. А рядом с нами стоял и беседовал не тот, выдуманный мною, а совершенно иной Гамзат - среднего роста, человек со стриженой седой бородкой, с располагающим к себе лицом, скромно одетый.

Желая обратить на себя внимание, я неожиданно отрапортовал:

- Я вашу "Метлу адатов" знаю наизусть всю, с начала до конца.

Гамзат поднял повыше мою надвинутую на лоб шапку и покачал головой.

- Неужто всю? Сказали бы мне об этом раньше

- незачем было сапоги бить, ехать в Цумаду. Какая разница, кто мои стихи прочитает: я или ты?

Все засмеялись. А я смущенный убежал прочь.

К полудню на многолюдной встрече Гамзат рассказал о своей большой, интересной поездке по маршруту Москва-Цумада. Затем он прочитал новые стихи. Стоило ему умолкнуть, раздавались голоса: "Ещё, ещё читай нам, Гамзат Цадаса!" И Гамзат читал ещё и ещё. Однако предела "заказам" не было. Гамзат посмотрел по сторонам и сказал:

- А где тот черноногий мальчуган? Давайте-ка его сюда!

"Черноногий" был я. Ноги мои действительно были черными, так как я почти всегда ходил босиком. Тем не менее, я был очень горд: сам Гамзат потребовал меня! Я прочел много стихотворений поэта и, судя по отзывам Гамзата, небезуспешно.

Когда встреча кончилась, Гамзат спросил меня, кто я и откуда, как учусь, кто мои родственники. Затем повел в сельский магазин.

- Нет ли у вас для мальчика подходящих ботинок?

- обратился Гамзат к продавцу.

- Валлах, нет, Гамзат Цадаса!

- От смущения продавец покраснел.

- Наверное, ты теперь стихи напишешь про мой магазин, в котором нет ботинок?

- Знал бы, что поможет, можно было бы и написать. Тем временем молодой цумадинский учитель побежал к себе домой и тут же вернулся, держа в руках новенькие парусиновые туфли:

- Если годятся, возьмите,

- вежливо предложил он

- У моего сына есть другая пара.

- Отчего ж не годятся? Вот лучше, чем те, в которых мать родила!

- ответил Гамзат и вручил туфли мне. (Стоимость их учитель наотрез отказался у Гамзата принять).

- Обуть всех, кто знает твои стихи на память, непосильное дело, Гамзат,

- вмешался кто-то из стариков.

- Такие и в самом отдаленном ауле найдутся.

- Вижу!

- пошутил Гамзат.

- Пусть онемеет тот, кто назвал вас "темными цумадинцами".

Еще один случай, говорящий о необычайной популярности произведений Гамзата. Было это в 1937 году, я уже работал в редакции газеты "Большевик гор". Приехав по делам в Махачкалу, Гамзат (попросил меня передать книгу его стихов одному юноше, которого он накануне видел со мной на берегу моря. На книге был автограф:

"Эту бесплотную книгу преподношу в дар Магомеду Гаджиеву, который сам - живая книга во плоти. Гамзат".

Позднее Гамзат объяснил мне смысл надписи. Однажды

- это было также в Махачкале

- Гамзат сидел на скамейке в городском саду. К нему подошел сотрудник журнала "Коммунист маариф"².

- Мы собираемся напечатать ваши стихи "Радиомачта на сакле соседа" в переводе на "Все дагестанские языки, - сказал он поэту, - но нигде не можем найти аварский оригинал. Помогите нам.

- Хороши!

- с укоризной ответил Гамзат.

- Не можете найти

- стихи, напечатанные в сборнике. Здесь я вам помочь не в силах. Вот вернусь к себе в Цада, оттуда пришлю.

Но сотруднику журнала стихи нужны были немедленно, в очередной номер. И вдруг из окружавшей поэта толпы вылез тот самый Магомед Гаджиев:

- Я знаю эти стихи,

- сказал он, обращаясь к журналисту.

- Записывайте!

Гамзату пришлось вмешаться лишь однажды, когда какое-то слово Магомед произнес с искажением. Вот тогда-то в ответ на похвалу, Гамзата чтец и попросил поэта подарить ему один из своих сборников с собственной надписью. И в следующий приезд Гамзат не забыл привезти юноше обещанную книгу. Точное выполнение своего обещания составляло неизменную черту Гамзата. Данное слово он возводил в ранг закона, а нарушение слова сравнивал с началом морального умирания человека.

Позавидовав подарку я намекнул Гамзату, что тоже и давно числюсь в "живых книгах" и что у меня нет ни одного его сборника с дарственной надписью. И он тут же набросал на другом экземпляре автограф и со знакомой широкой улыбкой вручил мне. А когда Гамзат улыбался, казалось, улыбается каждая бесчисленная морщинка, изрезавшая его благородное лицо.

- На, возьми!

- сказал он мне.

- Ты, видно, не успокоишься, пока я не заставлю тебя пожалеть о своем знакомстве с Гамзатом Цадасой и его стихами.

А надпись в стихах была такая (к сожалению, могу привести ее лишь в подстрочном переводе):

Ох, нищий мешочник из Бого-чамалал,³

Зачем высыпаешь из мешка свои лживые выдумки?

Каждый год я издаю по книжке.

Но зачем они, если хоть одной не вручу тебе.

Выше уже говорилось, как аккуратен и точен бывал Гамзат в выполнении обещаний. Того же требовал поэт и от других.

Был первый год после окончания войны. Я с товарищем решил навестить Гамзата. День был холодный. Мы застали Гамзата на кухне: он стоял у печки с большим поленом в руке. На наш вопрос "Чем он озабочен?" поэт ответил:

- Разве не видите? Держу под мышкой полено: авось хоть оно согреет мои старые кости. Прямо беда: и печь есть, и дрова есть, а вот огня нет!

- Отчего же?

- Нет топора.

- Завтра же принесу тебе топор,

- пообещал я сгоряча.

- Что значит топор? Топор

- не проблема! Принесем хоть десяток!

- подтвердил мой товарищ.

- Десяток не нужен,

- сказал Гамзат; махнув рукой. И обратился ко мне:

- Значит" завтра у маня будет топор... и с топорищем? Так?

- Лично принесу!

- Слышишь, Хэндулай?-обратился Гамзат к жене.

- Ты свидетельница.

Мы засмеялись. Посидели, поговорили и разошлись.

На другое утро я начисто забыл о вчерашнем обещании. Прошло несколько дней, и однажды, возвратись на работу после обеденного перерыва, я обнаружил на своем письменном столе письмо. Знакомый почерк Гамзата! Это было стихотворное послание поэта к скорому на обещания и медлительному в их исполнении Магомеду, то есть ко мне. (Оно опубликовано под названием "Магомед, салам!" в собрании сочинений Цадасы на аварском языке). В остроумной, чисто гамзатовской манере стихи говорили о том, как поэту приснился обещанный топор и как топор помог ему в трудные минуты, как пригодился для рубки даже самых не поддающихся пней...

Уж не помню, дочитал ли я письмо Гамзата до конца, но хорошо помню, как бежал через весь город с топором в руках.

- Вот, Хандулай, это тот самый топор! Он мне вчера приснился,

- пошутил довольный и веселый поэт. - А с иными горцами только так и надо поступать, иначе совсем испортятся.

Позже Гамзат не однажды вспоминал, как я с топором в руках ворвался к нему и какой у меня был растерянный и озабоченный вид. И на шмуцтитуле очередного сборника своих произведений, подаренного мне незадолго до смерти поэта, он начертал такой байт:

Магомед Шамхалов, в подарок тебе.

Остер твой топор и крепко топорище.

Гамзат.

В конце своей жизни Гамзат имел твердое намерение собрать, обобщить и выпустить отдельным изданием все известное ему богатство народного творчества. Тяжелая болезнь и смерть не позволили ему осуществить эту большую благородную идею.

Гамзат бережно относился не только к фольклору. Он ценил любое сколько-нибудь талантливое художественное слово, строку, фразу, даже если они порой были направлены против него самого. Он часто вспоминал письмо, полученное им от горянки, которой посвятил известную сатину "Женщина с кинжалом". Неоднократно поэт просил нас поместить ее письмо в газете. Однако никто из нас не посмел это сделать. Вот (в подстрочном переводе) несколько Запомнившихся мне строк из стихов разгневанной женщины:

О Гамзат Цадаса, чтобы тебя волки растерзали,

Где ты встречал меня - погонщицу осла?

Чтоб оба глаза твои не увидели света,

Как ты мог разглядеть запрятанный мною кинжал?...

В "Метле адатов" стихотворение "Женщина с кинжалом" было проиллюстрировано. Рисунок изображал горянку, подпоясанную кинжалом и погоняющую осла.

Гамзат отмечал также известные достоинства интересных стихов, которые кто-то прислал ему в ответ на его популярнейшее стихотворение о старом алфавите. Безвестный автор писал Гамзату (перевод подстрочный):

Скажи-ка, Гамзат, где вычитал ты в Коране,

Что следует слагать песни, хуля алип?

Как не побоялся взять на себя грех.

Про речь аллаха в стихах поминая?

... Однажды мне была передана для чтения готовившаяся к печати пьеса Гамзата "Сундук бедствий". Случилось так, что я утерял шесть страниц текста, рукопись же была в единственном экземпляре. Не на шутку взволнованный, я пришел к Гамзату и чистосердечно признался ему во всем.

- Вы только посмотрите, бусурмане, на этого парня!- сказал Гамзат, покачав головой. -Легко сказать: шесть страниц потерял. Недаром дергалось у меня веко, не добро оно предвещало!

Но я быстро сообразил, что Гамзат шутит.

- А как же быть с этим ветеринаром из управления искусств?- продолжал Гамзат.

- "Клади завтрак восьми часам пьесу на стол, иначе ей сцены не видать!"

- таково его условие. С каким лицом я теперь покажусь своему грозному "шефу"?

Репертуарным отделом управления по делам искусств Дагестана ведал в то время случайный человек, по образованию ветеринарный врач, который, плохо разбираясь в искусстве, нередко давал драматургам самые нелепые советы. (В частности, от Гамзата он требовал заменить в пьесе "Айдемир и Умайганат" имена действующих лиц другими под тем предлогом, что выведены аварцы, а имена у них схожи с кумыкскими). На одном из обсуждений Гамзат вынужден был сказать своему "наставнику": "Милый друг, а не принял ли ты мою пьесу за корову? Уж больно свирепо ты терзаешь её..."

Но вернемся к пострадавшему "Сундуку бедствий". Гамзат подал мне чернила и ручку и начал воспроизводить утерянный отрывок, диктуя мне его. Он сидел на диване с закрытыми глазами, припоминал диалоги действующих лиц. А я записывал.

- Теперь нам ветеринара бояться нечего!

- сказал Гамзат, закончив работу.

- Постарайся только успеть отпечатать на машинке.

Через некоторое время я совершенно случайно нашел среди бумаг утерянные странички гамзатовской пьесы, И каково же было мое удивление, когда я из любопытства сличил оба варианта - утерянный и восстановленный - и не обнаружил между ними почти никаких расхождений.

Во всей своей жизни, в поступках и действиях Гамзат естественен и вместе с тем величав И он был не просто поэт, а поэт нового типа. В нелегкой и напряженной дородной жизни и борьбе он был необходим людям. Сама жизнь в силу этого выдвигала его как активного поэта-общественника. И поэтому, должно быть, Гамзат и его творчество занимали и продолжают занимать в нашей общественной жизни особое положение. В каждом важном случае, в острые моменты решения людских судеб горцы вспоминали о Гамзате. Они как бы ставили вопрос: "А что об этом думает наш Гамзат?" И в первые годы становления Советской власти, и в сложный период кооперативного и колхозного строительства в горах, и в тяжелые времена Отечественной войны к Гамзату обращались люди иго всех уголков Аваристана, обращались устно, письменно, через отдельных нарочных и целыми делегациями с самыми различными вопросами, касающимися судеб отдельных людей и семей, а подчас целых населенных пунктов и даже районов. С Гамзатом советовались все - и простой колхозник и большой государственный деятель.

Мне кажется, эти связи Гамзата с общественностью особо расширились в годы войны. Горцы уходили на фронт с песнями Гамзата. С фронта они писали Гамзату на дом и в редакцию областной газеты с просьбой посылать им стихи любимого поэта. Он получал письма от жен погибших мужей, от родителей погибших сыновей, от детей погибших отцов с просьбой облегчить горе песнями-посвящениями. На эти просьбы Гамзат откликался очень часто, и песни эти становились народными, ибо в них отражались общие судьбы многих тысяч советских семей. Таковы известные лирические стихи Гамзата "Напутствие матери", "Песня сестер", "На фронт к любимому", "Исполнилось мое желание", ряд его острых сатир военного времени.

Много писем получал поэт с просьбами чаще выступать по радио, чаще публиковать свои стихи в газетах; его приглашали в аулы "а встречи. Горцы жаждали умного, проникновенного и доброго слова своего народного певца...

Любой рассказ о Гамзате Цадасе будет неполным, если не вспомнить, с каким вниманием и заботой он относился к литературе своего народа. Широко известны очерк и стихи Гамзата о Махмуде из Кахаб-Росо, "Письмо к сотруднику газеты "Большевик гор" и ряд других произведений, говорящих о литературе, об устном творчестве, о поэтах. Но этого слишком мало, чтобы охарактеризовать Гамзата - знаменосца аварской литературы.

И когда поэт жил ещё в Цаде и после переезда в Махачкалу, дом его был для писателей, особенно для начинающих, своего рода местом паломничества. К нему шли и те, кто решил посвятить себя трудному писательскому делу, и те, кто написал первое свое стихотворение, и те, кто на своем творческом пути столкнулся с трудностями. Шли за советом, за помощью. Обязательно шли к Гамзату, когда возникал спор вокруг достоинств того или иного произведения, и в таких случаях его слово считалось последним.

Мне в 1938 году довелось быть свидетелем разговора между Гамзатом и тогдашним редактором газеты "Большевик гор", писателем Раджабом Динмагомаевым. В то время на страницах газеты под рубрикой поэзии часто появились огромные, скучнейшие "статьи" в стихах. В счет шло ни качество, ни содержание этих, с позволения сказать, произведений. В стихах излагались, к примеру, подробные отчеты с совещаний (описывалась процедура открытия, перечислялся состав президиума, отмечалась продолжительность аплодисментов, сообщались анкетные сведениями о докладчике и участниках прений и т. д.).

Гамзат был возмущен. Он собрал все это газетное "творчество", пришел в редакцию и вывалил перед Динмагомедовым на редакторский стол. Мягким, вежливым, но дрожащим голосом Гамзат сказал:

- Дай бог тебе счастья, Раджаб, но прегради ты этим сорнякам доступ в нашу литературу! Потом тяжело будет выпалывать.

Раджаб пытался возражать:

- Нельзя же, Гамзат, душить таланты из народа. Для них наши ворота должны быть открыты настежь.

Гамзат пошевелил пальцем гору газетных вырезок на редакторском столе и сказал:

- Возьми любое, и если найдешь хоть одну талантливую строку, покажи!

Раджаб молчал. Тогда Гамзат взял из кипы первое попавшееся сочинение и попросил меня прочесть. "Покопаемся и пороемся" было название стихов. Подстать оказалось и содержание! Выслушав до конца, Гамзат сказал:

- И это талант из народа?

- Оно, наверное, по ошибке проскочило,

- заметил редактор, вынужденный согласиться с мнением Гамзата...

Однажды аварская секция Союза писателей обсуждала подготовленный к печати литературный альманах. Некоторые товарищи подвергли суровой критике небольшую поэму, принадлежавшую перу тогда ещё мало известного как поэта, талантливого журналиста Абакара Тагирова. Поэма называлась "Андийское море". Критики твердили:

- Нет и не было на свете такого моря. Что за "Андийское море"? Если каждый начнет возводить озеро близ родного аула в ранг морей, что получится?

Разгорелись пылкие дебаты. Лишь один Гамзат сидел спокойно и сохранял молчание.

- Мы ещё не слышали слова Гамзата,

- спохватился, наконец, председательствующий.

- Хорошо понимая, что и я грешник, я решил промолчать,

- ответил Гамзат сокрушенно.

- Если большое озеро в Андийских горах нельзя назвать Андийским морем, то как быть бедному мне? Ведь я осмелился в стихах назвать наш маленький аул Цада целым городом? Камнями меня надо забросать и убить на месте!

Все дружно рассмеялись. Больше всех веселились "критики". И спор прекратился.

Гамзат никогда не выступал, на заседаниях с длинными речами. Он умел выражать свою мысль в двух- трех словах, давать точные оценки, убеждать. И, как правило, обсуждение завершалось словам Гамзата.

Гамзат также никогда не высказывал двусмысленных отзывов и мнений: плохие стихи он называл плохими, а хорошие- хорошими. В то же время он умел, не кривя душой и не обижая автора, доказательно объяснять, почему стихи не удались. Как-то в одну из первых встреч с Гамзатом я осмелился показать ему свои ранние поэтические пробы. То была пора, когда я, случалось, писал в день по три-четыре стихотворения. Выслушав несколько, Гамзат сказал:

- Дальше можно не читать. Чтобы узнать, хороша ли яблоня, не надо съедать весь урожай. Достаточно и одного яблока. Твои стихи из тех, что люди не поймут. А позже и сам ты их не поймешь. Отложи-ка их в сторону. Со временем заглянешь в них и сам убедишься. Однако не вздумай бросить писать. Поговорка гласит: хороший пахарь из того, кому приятен запах земли; хороший чабан из того, кто любит блеяние овец. Точно так и в литературе.

Глубокий смысл, справедливость и заботливость гамзатовских слов не совсем дошли тогда до меня, но все же я их никогда не забывал. В дальнейшем, когда я почти ежедневно видел Гамзата, слышал его, беседовал и делился с ним каждой мыслью, я воочию убедился в том, что одинаковая и к старшим и к младшим справедливость, честность, заботливое и доброжелательное отношение составляли закон жизни Гамзата.

Безмерна любовь горцев к Гамзату. В нем воплотились мудрость и простота, величие и справедливость народа. Мы гордимся богатым наследием, оставленным Гамзатом, и храним его бережно, как бесценный клад. Творческое наследие Гамзата обогащает и украшает наши помыслы и думы.

Свои воспоминания о замечательном народном поэте, мыслителе и патриоте я хочу завершить его же строками из стихотворения "Пушкину" и переадресовать их самому автору:

Поэт, народа собеседник,

Не бережет своих щедрот,

И потому-то весь народ -

Его единственный наследник.

Тобой посеянные зерна

Приют нашли в сердцах людских.

И вечен твой могучий стих -

Твой памятник нерукотворный^*.

Махачкала 1964

1 Теперь это стихотворение опубликовано в Собрании сочинений Гамзата Цадасы под другим названием: "Подлог" (т. 1, стр. 197). Указан год написания-1931. Но это явная ошибка. По моим подсчетам, оно написано на несколько лет раньше.

2 "Коммунист маариф" ("Коммунистическое просвещение") - общественно-политический журнал областного комитета партии, издававшийся на дагестанских языках.

3 Бого-чамалал - старинное наименование этнической группы аварцев, куда входят и цумадинцы, из которых вышел автор этих воспоминаний.

* перевод С. Липкина

Новые фотографии и комментарии!

Подать заявку на участие в туристическом походе в 2009г. к горе Адало-Шухгельмеэр и Заинкорт по Цумадинскому району Дагестана, можно здесь.

ЗАКАЗЫВАЙТЕ КАЛЕНДАРИ

В целях привлечения дополнительных финансов для поддержания сайта www.tsumada.ru организован выпуск календарей с панорамными снимками селении и пейзажей Цумадинского района включая селения расположенные на равнинной части Дагестана, где компактно проживают Цумадинцы.

Расценки для желающих купить календари:
тираж от 1 до 10 шт. цена за 1шт. 200руб.
тираж от 11 до 25 шт. цена за 1шт. 150руб.
тираж от 26 до 49 шт. цена за 1шт. 100руб.
тираж от 50 шт. и более цена за 1шт. 50руб.
Выбрать для себя календарь вы можете в фотогалерее раздел Плакаты/Календари. (т.8928-224-11-17)